Ноа Аикава | ||
ВОЗРАСТ И ДАТА РОЖДЕНИЯ |
| РОЛЬ, ОРИЕНТАЦИЯ |
СЕМЕЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ | ЗАПАХ | |
ПРОФЕССИЯ | ПЕРСОНАЖ | |
ВНЕШНОСТЬ | ||
Практически все, что есть во внешности Ноа, передалось ему по наследству от папы. Несмотря на мелкие различия, омега очень напоминает покойного Шейна Холла. Сейчас, в свои восемнадцать, он одного с папой роста, но понятно, что к двадцати пяти будет сантиметра на три выше. У обоих медовый цвет глаз, но если у Шейна во взгляде мед был скорее гречишным, то у Ноа — янтарное разнотравье. Зато цвет волос совпадает точь-в-точь: темный блестящий на солнце каштан. Но что делает похожесть родителя и сына воистину удивляющей, это мимика. Ноа точно так же хмурит брови, так же морщит нос и кусает губы, на его щеках появляются те же ямочки. От отца, пожалуй, мальчик унаследовал лишь форму ушей — чуть заостренные кверху и с маленькой мочкой. Левое, кстати, имеет пирсинг в восемь дыр до самого хряща, а вот в правом всего три. Серьги — ничем не примечательные колечки, простые гвоздики из «хирургической» стали и лишь один в мочке левого уха украшен стекляшкой синего цвета. Одевается просто и непритязательно, в молодежный кэжуал. Избегает ярких цветов и своеобразных дизайнов. В смысле одежды он неприметен и банален. Говорит негромко и медленно, давая себе время подумать. Немногословен и скуп на жесты. Походка легкая, шаг всегда очень быстрый, и, если кто-то идет рядом, этот кто-то вечно его одергивает и просит идти помедленней. Немного сутулится. Над правой бровью и перпендикулярно ей тянется небольшой (~1,5 см) и уже слабо заметный шрам, почти всегда прикрыт челкой. На правой пясти с внутренней и тыльной стороны и на правом предплечье видны рваные шрамы — последствие ранения в детстве. Как и на правой голени. Однако помимо их на обоих предплечьях имеются шрамы от частых порезов и царапин, оттого почти всегда носит одежду с длинными рукавами. | ||
ХАРАКТЕР | ||
Ноа тих, молчалив и задумчив. Привычную детскую веселость с него сдуло еще в восемь лет, когда в аварии погибли его папа и брат. Со временем и в процессе взросления его склонность погружаться в себя лишь увеличилась и стала хорошо заметна окружающим. Его не интересуют люди как личности, и при любой возможности он старается избегать контактов с ними. С уверенностью можно сказать, он плохо понимает, как себя с ними вести — с живыми, эмоциональными, чего-то ждущими. Он больше привык к буковкам в окошках чатов и мэсседжеров. Так ему проще. Еще проще общаться с программными кодами — о них знает чуть больше, чем все, с легкостью может написать и взломать, затереть следы и заткнуть в коде дыры. И никто его не найдет, никто ему ничего не скажет, никто от него ничего не потребует. И не надо натужно соображать, как стоит себя повести, чтобы не совсем выбиваться из ожидаемых стереотипов. С кодами он и бог, и дьявол. Чей-то дар, гениальность как компенсация. От родителей ему передался живой ум и жажда познания, оттого у Ноа масса увлечений. Но, опять-таки, все они лежат за пределами сферы взаимодействия с людьми. Он любит читать, слушать музыку и даже немножко рисовать. Собирает металлические крышки от бутылок и обтесанные морем стекляшки. Отлично катается на скейте. Пожалуй, скейт — его единственная точка соприкосновения с людьми: они отлично ладили с командой местных скейтеров. Любопытен, как кошка. И не всегда способен четко оценивать риски в «мире людей». Любопытство способно заставить Ноа выйти из зоны комфорта и сделать то, чего бы он никогда не сделал. С любопытства, собственно, начался его путь профессионального хакера, оно же стало причиной его приезда в Дизерпул. Он не умеет, как иные, читать эмоции и намерения. Но приемные родители научили его не доверять людям — у них были на то причины, — и Ноа скорее подозрителен, чем доверчив, скорее привык полагаться только на себя, нежели на других. Имеет в анамнезе диагноз «паническое расстройство», приступы которого часто сопровождаются самоповреждениями. | ||
ИСТОРИЯ ПЕРСОНАЖА | ||
Ноа Холл Двадцать третье июля две тысячи шестого года разделило жизнь Ноа на «до» и «после». «До» почти стерлась из памяти, подмененная другими событиями и другими переживаниями, случившимися уже «после». Он плохо помнит теплые руки папы, спокойную улыбку и взгляд, настолько глубокий, словно тот, пахнущий грушей и корицей человек, познал все тяготы жизни. Папу звали Шейн, а отца — Габриэль, а брата — Айзек. Айзек был всего на два года старше, и умер, когда ему было десять. Сколько было папе, Ноа не помнит, и он до недавнего времени был совершенно не уверен, жив ли еще отец. Оказалось, что жив. Когда в их маленьком дворике взорвалась машина, Ноа Холл умер, а вместо него остался жить кто-то другой. Этот другой пришел в себя в больнице, в бинтах и гипсе, с трубкой аппарата ИВЛ во рту и долго не мог вспомнить, что именно произошло. К нему приходили врачи, почти ничего не говорили о случившемся, но два дня спустя в палате появился мистер Джим и назвался другом отца. Отец был в другой палате и достаточно плох. Мистер Джим рассказал про аварию и пояснил, что Ноа придется улететь из Дизерпула, как только он поправится. Так хотел отец. И Ноа улетел. Благодаря полицейским связям отца он оказался в чужой стране с чужой культурой и чужим языком. Инспектор Ханэда говорил по-английски и познакомился с Габриэлем Холлом, когда проходил программу по обмену опытом в Дизерпуле. Он позаботился о том, чтобы мальчик попал в семью. У вышедшего в отставку полицейского Аикавы Микото и его мужа-омеги Аикавы Киёко сын погиб уже давно, но престарелая пара с тех пор больше так и не завела детей. Возможно, они согласились забраться Ноа к себе из профессиональной солидарности. Возможно, для них это был шанс снова жить обычной семьей. Они подписали документы об усыновлении и через неделю все вместе уехали жить в небольшой и тихий городок на побережье. Там, часами сидя у окна, Ноа созерцал море и слушал крики чаек. Вид и звуки умиротворяли, и ему начинало казаться, что все, что произошло, произошло не с ним. И нет страшных покрытых нежно-ранимой розовой кожей шрамов на руке и ноге, нет короткого каштанового ежика волос, только-только начавших отрастать после операции на черепе. Шрам на затылке Ноа мог видеть только в два зеркала, но выбрал не видеть. Его тогда сильно отшвырнуло взрывной волной и забросило за крыльцо на клумбу. Он отделался закрытыми переломами ребер, открытыми — руки и ноги, контузией и переломом черепа с незначительным смещением, не задевшим мозг. Осколками выбитых стекол ему порезало кожу и — узким и длинным — пробило насквозь правое запястье. Сухожилия были разорваны и моторика значительно страдала. Он больше не мог писать правой рукой и играть на пианино. Это была странная авария, но взрослые знают лучше и Ноа им верил. Шум моря и крики чаек помогали забывать детали. За осень он худо-бедно освоил разговорный язык и научился писать каракули левой рукой, а с приходом зимы начал ходить в местную школу. Врач, взявшийся наблюдать Ноа с его паническими атаками, настоятельно рекомендовал общаться со сверстниками и найти себе друзей. Оставаться в одиночестве — плохо для здоровья. Ему не очень-то хотелось общаться с одноклассниками — ему до щемящей острой тоски в грудной клетке хотелось вернуться домой, к папе, отцу и Айзеку, и чтобы все было, как раньше. Время шло. В средней школе он увлекся программированием. Сначала был графический дизайн и коды, затем — все сложнее и сложнее. К пятнадцати он уже мог взломать школьную базу данных и электронный городской архив. Он прочел много теории и знал, что надо заметать следы. Его, чуть ли не с поличным, словил Саэда-сан, учитель информатики, сорока двух лет. По иронии судьбы и стечению обстоятельств Саэда Синра был работающим на якудзу хакером, скрывающимся от пристального ока полиции в этом богом забытом городке. Саэда-сан не сумел пройти мимо увлеченного и влюбленного в программирование мальчишки, и школьная программа расширилась до захватывающих дух областей. Но перво-наперво Саэда Синра научил Ноа правилам взлома, он вдолбил в его голову привычку сначала сделать все, чтобы тебя не опознали и не нашли, а уж только затем начинать взламывать. Никакой надежды на авось и везение — только четкий расчет и десятки ложных следов для потенциальных противников. Теперь он часами просиживал за монитором и потом долго тер уставшие глаза. С завидной регулярностью в его занятие вторгался Миядзава Каору, единственный друг, а по правде сказать — тот, кто решил называться его другом. Каору был общительным и живым, влюбленный в скейтбординг лидер по количеству переломов в их среде. Он утаскивал Ноа с собой на край городка, и там они все дружно тренировали скольжения, олли и флипы. Общение с Саэдой-саном не ограничилось одной лишь учебой. Бета никогда не получал педагогического образования, ему была чужда профессиональная этика. Он рассказывал Ноа про мафию, ее сферы влияния и возможности, он учил его, как не влипнуть в кабалу, из которой уже нет пути назад, и вместе с тем укладывал школьника в постель. Школьник не был против. Сфера физической близости была для него чем-то, выходящим за рамки восприятия, она была из другой вселенной и никак его не трогала. Ему было нормально, хорошо, классно — но только и всего. Секс с учителем сорока с лишним лет таки остался вне ценностных рамок Ноа. Время шло. И CyberIV заработал себе недурную репутацию в хакерской среде. Он был тем, к кому можно обратиться, если нужно внести коррективы в электронный школьный журнал, залезть в экзаменационную базу данных или подправить информацию в БД полиции. Он постепенно становился тем, к кому обращались анонимно с заказами куда более серьезного характера и щедро за это платили. Никто не знал хакера, стоящего за ником СайберИв, он никогда не интерсовался, кто был его клиентами. Заказы с точными требованиями приходили на специальный е-мейл на защищенном сервере, авансы и оплаты приходили на подставной банковский счет. Выполняя один из заказов, ему пришлось взломать базу данных полиции Дизерпула. В ней он — волею Провидения, не иначе — натолкнулся на файл о неком Аласторе Фаулзе. В файле в ближайших родственниках значился Шейн Фаулз, в замужестве Холл, мертв. В тот момент Ноа показалось, его облили ледяным кипятком. Руки задрожали, адреналин плеснул в кровь, пульс подскочил до невероятных двух сотен и перестало хватать воздуха. Когда сошел дикий приступ беспричинного страха, он обнаружил себя забившимся под столом в угол. Мышцы ломило от перенапряжения, дико болела голова. На душе стало до тошноты погано, и чтобы унять это чувство всеобъемлющей безнадеги, он привычно принялся резать руки карманным ножиком. Одна боль заглушала другую, и становилось определенно легче. За следующие два дня он раскопал о своей семье все, что было в электронных базах данных Дизерпула. Он, Ноа Холл, вместе с папой и братом был похоронен на городском кладбище, а родной отец жил и здравствовал, дослужившись аж до главы отдела по борьбе с организованной преступностью. В полицейских архивах нашлось дело о гибели семьи тогда еще инспектора Холла, подробный отчет взрывотехников и патологоанатом, детальные фотографии с места взрыва и того, что осталось от папы и Айзека. Когда он, дрожащий и липкий от холодного пота, пришел в себя, он снова сидел под столом. И больше всего на свете хотел посмотреть в глаза и плюнуть в лицо человеку, который его обманул и бросил. В восемнадцать он стал полностью ответственнен за самого себя. Через неделю он окончил школу. И тогда он купил билеты на самолет и прилетел в Дизерпул. | ||
ПОЖЕЛАНИЯ НА ИГРУ | КАК НАШЛИ НАС? | СВЯЗЬ С ВАМИ |
В основном, личная линия, но если получится затесаться в сюжет, будет неплохо. | Позвали. | |
Отредактировано Noah Aikawa (Вт, 4 Сен 2018 17:12:50)
