Тяжёлый, но какой уж есть.
Орель Кроитору — это продукт своей профессии, требующей от него способности переносить колоссальные нагрузки. Детальная, неумолимо жёсткая регламентация его деятельности привела к тому, что он слишком формален двадцать четыре часа в сутки, тяжело выживает в свободное от работы время, когда не знает чётко, как себя повести (безразличие к социальным нормам лихо переплетается с повышенной тревожностью, что на выходе даёт прямо-таки гремучую смесь), и что делать, и склонен к бюрократизму; ситуацию усугубляет ещё и его прямо-таки маниакальный перфекционизм: несмотря на развитое критическое мышление, он просто не может позволить себе поступить «недостаточно идеально», «недостаточно в соответствии с предъявленными к нему требованиями», «недостаточно регламентированно». Ощущение «недостаточности», не уходящей даже от осознания собственной крайней исполнительности, плотно въелось в подкорку, да так, что даже трезвый критический взгляд не помогает избавиться от гнетущего предощущения допущенной ошибки, из-за которой всё полетит в тартарары. Логично ожидать, что расслабляться Кроитору не умеет даже в те моменты, когда на самом деле располагает свободной минуткой-другой; даже хвалёные медитации ему уже не помогут, разве что психотерапия.
Облечённый властью и сравнительно изолированный психологически корпоративностью работы органов правопорядка от нормального общества, Кроитору способен показать истинно психопатические замашки: он растерял остатки эмпатии, характерной для омег, практически полностью лишён раскаяния, бессердечен, равнодушен не только в свои худшие жизненные периоды, но и на работе, требующей почти патологической непробиваемости и чуть более чем просто стальной воли, и совершенно не умеет поддерживать здоровые человеческие отношения, что вкупе с прочими омерзительными чертами характера сводит всякие зачатки личной жизни на нет. В отличие от классического психопата, Кроитору ни за что не пренебрегает правилами и обязанностями, но, как уже говорилось, в их исполнении невыносимо дотошен; совсем другое дело, что пренебрегать социальными нормами, теми самыми, которые нигде не прописаны и не обозначены с максимальной ясностью и прозрачностью, он способен. Способный говорить твёрдое «нет», способный не представлять собою идеальный конформизм и упрямо гнуть свою линию, Кроитору и в этом тоже мало похож на мягкого, подчиняемого и покладистого омегу.
Пускай даже его работа сопряжена с повышенной ответственностью за свои действия и за результаты этих самых действий, Кроитору вряд ли сможет взвалить на себя ответственность за кого-то другого: сказываются экстремальные перегрузки, вызванные отсутствием времени для простейшего отдыха, восстановления если не полноценного эмоционального баланса, то хотя бы сил выше необходимого для работы, и крайне нестабильным графиком, а также отчётливое понимание всех рисков своей профессиональной деятельности. Именно поэтому он старательно избегает окрашенных (правда, от чистой ненависти откреститься не выходит никак) привязанностей, именно поэтому с течением времени превратился в эмоционально атрофированный сухарь, отстранённый и прямолинейный, исключительно преданный своему делу.
То есть, в идеального работника.
Как ни странно, способен не только закапывать людей и ломать им хребты, похрустывая довольно косточками и наблюдая из своей пещеры за следующими жертвами, но и оправдывать — правда, только потому, что это тоже входит в его непосредственные рабочие обязанности. Кроитору вообще живёт обязанностями и образом принципиального исполнительного прокурора, безукоризненного в работе и не знающего ни пощады, ни сострадания к виновным, да и к невиновным часто тоже — как уже говорилось, раскаяния в нём мало, так что собственные ошибки он принимает с ледяной адекватностью, но извиняться не станет ни за что в жизни.
Кроитору не обладает странным очарованием, которое зачастую имеют хорошие адвокаты. Он скорее эталонный представитель государственного обвинителя — спокойный, логичный, последовательный, неторопливо освещающий имеющиеся факты, складывающий их в стройную картину и с неумолимостью айсберга чётко обозначающего свою очевидную правоту. Это всё — наработанный годами, отточенный навык, а не какое-то высшее, гениальное озарение, пускай он понимает, что порой стоило бы быть чуть помягче, особенно когда пытается убедить падких на деликатность присяжных в виновности подсудимого.
И просто чтобы не наживать столько врагов, сколько уже имеет благодаря своей активной деятельности… |
Орель Кроитору родился в семье потомственных юристов, вот уже сколько лет впахивающих ради спокойной жизни государства в органах правопорядка; его родителями (альфа и омега соответственно) были военный прокурор, Алексэндр Кроитору, и юрисконсульт, Драгош Кроитору, до замужества носивший фамилию Стурдза. Они представляли собой истинную пару, на удивление гармоничную и способную отыскать компромисс в вопросах работы и воспитания единственного и невероятно позднего чада (Драгош разродился лишь на тридцать седьмом году жизни, а его достопочтенному супругу минул уже сороковой к тому моменту), а не рассориться и развестись на почве непримиримых противоречий. Быть может, способность договариваться и отыскивать пути примирения досталась им в том числе как часть профессиональной деформации? Кто уже знает.
Орель рос в исключительной любви и заботе, не переходившей, впрочем, те границы, за которыми начинается откровенное балование ребёнка и, как следствие, порча характера; он получал достаточно свободы и автономности, не имел отдельного детского мира и постепенно входил в курс семейных дел, всегда зная, что и от него тоже кое-что зависит. Например, если сдать экзамен на городское ориентирование, то можно свободно посещать избранные кружки и секции, поскольку у родителей не всегда есть время отвезти чадо в требуемое место, а если взять на себя разумную часть домашних обязанностей, то можно «помочь родителям заработать на ту хорошенькую игрушку» пораньше, поскольку им отвлекаться на мелкие проблемы в духе «прикрутить полку» или «почистить засорившуюся посудомойку» не придётся. Родительская работа абстракцией для него никогда не была. Конечно, никто не знакомил его с излишними подробностями малоприятных дел, которыми обоим родителям доводилось заниматься, поскольку эти детали могли пошатнуть ненароком хрупкую детскую психику, однако по мере способностей объясняли, чем занимаются; так, по настоянию Драгоша Орель пытался примерить на себя роль адвоката и успешно убедил судью (Алексэндра) в невиновности домашнего кота, якобы послужившего причиной скоропостижной кончины любимой папиной вазы.
Могло показаться, что особенного выбора жизненного пути у Ореля не наблюдалось, но это не совсем так. Разумеется, частые обсуждения тонкостей юридических вопросов и роскошное обилие специфическое литературы дома приводили к появлению перекоса в интересах у ребёнка, но Орель всё же умудрился позаниматься в этой жизни многим: он посещал долгое время художественную школу и наловчился передавать характерные черты объектов (уж его ботаническое иллюстрации — загляденье, если они карандашные, а не цветные, ибо там начинаются страшнейшие ужасы с колористикой из-за ахроматопсии), программировал немного, пытался играть на музыкальных инструментах, но бросил из-за откровенно дурного слуха, занимался шахматами и даже получил звание гроссмейстера в семнадцать с половиной лет, разводил кактусы, плавал, бегал эстафеты, катался на лыжах, посещал научные кружки и пытался химичить да собирать электроцепи, разводил аквариумных рыбок, наблюдал за птицами, собирал модели кораблей (чем увлекается до сих пор) и играл в любительском театре, когда стал постарше. Скучать ему было некогда, но и отдохнуть Орель не забывал, самостоятельно регулируя интенсивность занятий и чётко осознавая, что утомление — это непродуктивное состояние, так что доводить себя не торопился.
Учёба давалась ему легко: происходя из в высшей степени образованной семьи, Орель просто не имел такого незадачливого родича, в которого смог бы уродиться низким интеллектом и малыми способностями; а вот взаимоотношения в школе складывались не лучшим образом. Орель всегда был своеобразным аутсайдером: его мало интересовало общение, он не шёл на контакт первым, но охотно отвечал в диалоге или полилоге, если представлялась возможность интересно (а порою и праздно — в зависимости от настроения) пообщаться, и никогда не отказывался от компании в библиотеке — по его скромному мнению, вид усердно учащего материал соперника мотивировал быть ещё лучше, чем он. Его не дразнили из-за того, что в дорогом колледже имени Майлгуина дети оказались настолько сильно мотивированы на учёбу, что просто не находили времени на что-то столь приземлённое, как личные склоки. В школе царила атмосфера здоровой конкуренции, особенно если набор избранных предметов совпадал полностью (или хотя бы частично перекрывался), однако жестокие травли и попытки доведения до суицида на долю Ореля не выпадали. Вражда? Да, была. Зависть? Немного, никто не без греха. Злорадство при наблюдении за неудачей конкурента? Куда без этого — таковы уж люди.
К сожалению, заводить друзей он не научился, зато заимел ценные для будущем связи. Его детские и юношеские годы прошли не в совсем уж изоляции, но благотворного (или пагубного, как повезёт) влияния тесной эмоциональной связи Орель так и не испытал на себе; не сказать, чтобы он не понимал концепции дружбы или любви, но вся эмпирика чинно проплыла мимо. Возможно, в какой-то степени данное обстоятельство связано не только с врождённой отстранённостью и нежеланием пускать людей в свой внутренний мир, но и с гендерными проблемами: оказавшись омегой, Орель сильно… удивился, причём скорее с отрицательным оттенком, нежели рискнул обрадоваться не шибко радостному обстоятельству, могущему помешать дальнейшей работе, и ощущал себя каким-то недочеловеком. Удивились (не проводившие тест на определение пола из опасения оказаться предвзятыми) и родители, не ожидавшие от слишком высокого сына такого пола, но среагировали в целом адекватно, позволив получить медикаменты, подавлявшие такое малоприятное состояние, как течка. Свой пол он ненавидел какое-то время, надумывал всерьёз сменить пол, но смог примириться и побороть серьёзную гендерную дисфорию, доводившую его стабильно до селфхарма, но не толкнувшую всё же в объятия попытки самоубийства: отрезвляли неторопливая работа с психотерапевтом, поддержка родителей, изучение матчасти радикального омегизма, называвшего его состояние внутренней мизомегинией, и гендерная неконформность. Сейчас от такого не страдает, к счастью. В любом случае, к альфам и бетам относиться стал своеобразно, особенно после получения первого опыта, заключавшегося в уличных домогательствах, к счастью, не перешедших в попытку изнасилования.
Следующим этапом его жизни стало обучение в университете: Орель не отрывался от семейной традиции, выбрав Нью-Брейнский классический университет и юридический факультет, для чего потребовалось временно сменить место жительства, променяв уютный дом на общежитие; вполне ожидаемо, что он сразу набрал побольше предметов и кредитов, чтобы полностью погрузиться в учёбу и забыть обо всём на свете: финансовые возможности семьи позволяли ему не беспокоиться о подработке, пускай даже получение гранта на обучение, покрывшего сто процентов расходов, родителей порадовало с исключительно честолюбивой точки зрения — вон, посмотрите, какой умный и способный у них сын.
Орель настойчиво грыз юриспруденцию, решив пойти скорее по стопам отца-альфы и намечая траекторию движения в сторону прокуратуры; налегая на типично юридические предметы, он никогда не забывал об ораторском искусстве, логике, философии, криминальной психологии, бихевиористике, изучаемых им с ничуть не меньшим упорством. Погружался он и в азы судебной экспертизы, трогая даже совсем уж медицинские подробности, но занимался этим больше для себя, желая разбираться и в этой области; в результате упорного труда Орель обзавёлся весомыми познаниями в области анатомии, физиологии и патологии, успев поработать немного кем-то вроде помощника судебно-медицинского эксперта, работавшего с трупами, благодаря наличию связей у отца-альфы в этой сфере. Покруче любого судмеда, разумеется, он не стал, но представления об области завёл, чтобы не чувствовать себя совсем уж ущербным при чтении соответствующих отчётов — в будущем, конечно. Да и на практических занятиях…
Немудрено, что учёба занимала абсолютную часть его времени — уже в столь юном возрасте Орель потерял досуговое время и развлекался изредка разве что шахматными партиями онлайн и частыми аналогичными выступлениями в составе сборной университета. Он снова не заводил друзей, снова не имел сил, чтобы влюбиться, пусть даже страдал мимолётными симпатиями, от примитивного недостатка внутренних эмоциональных ресурсов не развивавшихся в нечто чуть более серьёзное, да и родители в плане «где внуки?!» никогда не давили, точно зная, что Орель бесплоден. Таким образом, мотивация вступать в гетеросексуальные отношения потерялась где-то в недрах патологии эндокринной и половой систем, а желания связываться с отношениями просто вымерло.
Не будет преувеличением сказать, что Орель малость сходил с ума от учёбы; он никогда не знал в ней трезвой меры, хотя умел оценить свои реальные возможности. Не позволял сделать что-то «не идеально» перфекционизм, пусть даже единственный взгляд на его расписание внушал неподготовленным истинный ужас; он передавливал естественную потребность в отдыхе и с упрямством танка пёр на очередное семинарское занятие, к которому нельзя не подготовиться: пребывание тет-а-тет с преподавателем (компания периодически разбавлялась таким же студентов_ не располагало к праву не знать ответ.
Выход Орель обнаружил нетривиальный: он употреблял наркотики, а если точнее, то амфетамин, положительно влиявший на его краткосрочную память, в экзаменационный период. Покупал таблетки он через вторые руки, стараясь не допустить очернения своего образа; впрочем, если серьёзно, то не столь редкие студенты Нью-Брейнского университета употребляли иногда. Находились и совсем уж отбитые, способные закинуться неизвестным количеством таблеток на студенческой вечеринке и запить это дело алкоголем, но Орель себе таких вольностей не позволял. Максимум — одна таблетка на три бокала вина.
Наверное, это единственное, чем он очернил себя в этой жизни. С наркоманией пришлось срочно завязать сразу после выпуска из университета с дипломом первой степени.
Уже со второго курса Орель получил стажировку младшим помощником прокурора благодаря семейной протекции. Он подозревал, что относятся к нему так себе из-за пола, но фамилия всё-таки оказывалась весомее: позволить себе скверное отношение к сыну того самого Алексэндра Кроитору не все могли; впрочем, Орель умел показывать себя в лучшем свете, демонстрируя отличную способность к обучению, дотошность к деталям, исполнительность и любовь к выпадавшим на его долю делам — незначительным, пресным, но всё-таки собственным, а не просто наблюдаемым со стороны. Чем бы он ни занимался, ему это нравилось; его это вдохновляло, в том числе, забраться по карьерной лестнице как можно выше, чтобы взяться за по-настоящему важные дела. Он прошёл дополнительную подготовку в сфере отправления правосудия, чтобы точно иметь квалификацию для желаемого места.
Карьера или семья — перед Орелем никогда не стоял подобный выбор. Бесплодный андрогин не с омежьим лицом, невозможным характером и увесистыми амбициями — кому он нужен таким, неудобным в использовании и не ломающимся или хотя бы аморфным, как пластилин? Ему никогда не предлагали брак даже по расчёту, даже с возможностью завести детей в результате суррогатного вынашивания другим омегой, невзирая на высокий социальный статус семьи Кроитору. Подобный расклад никогда не вызывал в нём жалости: отчётливо понимая, какой выбор приходится делать омегам (или задвинуть карьеру, поскольку семья стереотипно считалась омежьей обязанностью, или задвинуть семью, поскольку полноценно реализоваться, отдавшись без остатка профессии, тяжело, когда на шее висят два грудных ребёнка), он испытывал смутную благодарность за то, что не оказывался перед немилосердным лицом этой дилеммы. Он мог делать то, что желал, без смутных сожалений и постоянных переживаний и то, к чему имел таланты-склонности да образование с навыками, полученными в результате многочисленных практик и стажировок.
Иногда люди без возможности выбора наиболее свободны. Орель был таким.
Выпустившись с блестящими рекомендациями и не менее сияющими перспективами и вернувшись в родной город с твёрдым намерением очистить улицы Дизерпула от организованной преступности, он начинал уже не с самых низов; на самых низах, мальчиком на побегушках, он был со второго курса по третий включительно. Ещё не прокурор, но уже и не младший помощник; ещё и не старший советник юстиции, но уже юрист сначала третьего, а вскоре и второго класса с погонами о трёх звёздах, расположенных равносторонним треугольником, и одной полосой.
Отчётливо Орель понимал, что обязан быть безукоризненным, если хочет больше. Будучи омегой, он мало воспринимался всерьёз из-за печально стереотипных представлений о своём поле; он мало воспринимался таким же специалистом, если даже не лучше некоторых; он мало воспринимался человеком, чего уж ходить вокруг да около. Он создал себе образ, который и без того постепенно начал усугублять его личностные проблемы, делавшие его невыносимым человеком — образ того самого железобетонного работника юстиции со сталью вместо позвоночника, ради которого не приходилось кривить душой: он уже имел заготовку, на которую дальнейшее ухудшение-улучшение отменно накладывалось. Свою природную сущность он упаковал в коробочку и метафорически кинул куда-то на чердак, окончательно забыв о том, кто он есть с точки зрения биологии, и не позволял другим ни вспоминать, ни напоминать себе о досадном недостатке, из-за которого карьера двигалась слишком медленно для человека его талантов и навыков.
Впрочем, всё-таки помогали навыки, образование, опыт и фамилия. Всё-таки помогала отцовская протекция — он зависел от альфы в некоторой степени, но хотя бы не от мужа, а от разумного отца, проталкивавшего сына выше. Весьма типично для элиты общества, к которой семья Кроитору, поколениями выпускавшая из своего лона достойные кадры на юридические места, относилась благодаря высокому социальному положению. Долго удерживать на низкой должности Ореля становилось тяжеловато; дело уже перетекало не в социальную справедливость, равноправие омег и прочие проблемы нынешнего общества, а в банальную непродуктивность удержания. Он становился бесполезен, а мог бы стать незаменимым на месте повыше.
В конце концов, и к Орелю пришло долгожданное повышение. От юриста второго класса он перешёл в первый класс; затем стал младшим советником юстиции, а после — советником юстиции. Являясь прокурором, то есть государственным обвинителем, он не только участвовал в рассмотрении дел в суде, но и вёл предварительное следствие. Занимался он не убийствами и изнасилованиями, а расследованием о преступлениях против собственности, преступлениях в сфере экономики, незаконном обороте наркотиков, бандитизме и другими подобными великолепными вещами, постоянно всё же сталкиваясь с трупами, но не с бытовыми убийствами, серийными или массовыми.
Абсолютно неподкупный, ничуть не коррумпированный государственный служащий, не дававший себя очернить ни с какой стороны, включая подозрительную личную жизнь (категорические отсутствие не столь подозрительно, как неизвестные альфы, беты и омеги), и заметить в иных сомнительных мероприятиях, Орель Кроитору нажил немало врагов в этой жизни, часть из которых благополучно сидит в тюрьме и дожидается окончания срока, чтобы, вероятно, нанести интересный визит прокурору, а часть — раздражающе существует вне стен единственного учреждения, где им всем место; что логично, целью своей жизни Орель видит открытие уголовных дел против дизерпульской мафии и окончательное уничтожение таковой. Разумеется, он сталкивался с покушениями на свою жизнь — машины его страдали от взрывов неоднократно, однако от личного транспорта он не отказывается уже принципиально — в том числе и по той причине, что с его заболеванием тяжело получить права. К сожалению, посадить всех подсудимых получалось не всегда (не только по причине доказанной в ходе судебного разбирательства невиновности), так что недоброжелатели плодились, а прочие личности, не желавшие Орелю Кроитору оглушительного успеха, злорадствовали, потирая руки.
На данный момент, как уже сказано выше, стремится искоренить мафию и стать однажды генеральным прокурором, ведь если иметь психопатические наклонности, то куда без основательных амбиций? |
